Процесс ассимиляции немцев в США, этапы и сложности

Переселение немцев в США было стихийным, но попытки организовать его, причем в определенных национальных и политических целях, предпринимались начиная с 20-х годов XIX в. Целью таких попыток было образование в Америке немецкого государства.

Содержание

• 1. Попытки создания немецкого государства на территории США
• 2. Почему потерпели неудачу все проекты «новой Германии»?
• 3. Ассимиляция рабочих и городского населения
• 4. Роль немецкого языка в жизни американского общества

В 1829 г. американский немец Дуден изложил в печати план создания на американском Западе немецкого штата, для чего предложил переселить туда большое количество германских эмигрантов. Через несколько лет проект подобного рода возник в Германии. По инициативе Мюнха и Фоленниуса (в Америке последний превратился в Фоллена), революционно настроенных молодых людей, образовалось «Гиссенское эмиграционное общество» для переселения немцев в район устья Миссури. Этот проект имел целью создать в Америке образцовую немецкую республику, которая служила бы примером европейским немцам. Общество посылало колонистов в штаты Миссури и Иллинойс, часть их, в том числе основатели Мюнх и Фоллен, занялась там сельским хозяйством, однако «новой Германии» так и не возникло. Правда, значительное немецкое население района Сент-Луиса в значительной мере обязано своим существованием Гиссенскому обществу.

Попытки создания немецкого государства на территории США

В 30-е же годы образовало колонию в штате Миссури «Немецкое общество», основанное американскими немцами в Пенсильвании, которая обладала большим исконным немецким населением. Целью этого, Филадельфийского, общества было создание «новой Германии» на Западе и, кстати, онемечение Пенсильвании. Немецким иммигрантам продавали землю в Миссури, для них построили распланированный заранее поселок под названием «Герман», но, как было в большинстве подобных случаев, между поселенцами и Филадельфийским обществом возникли конфликты, общество распалось и вместо немецкого государства осталась так называемая «маленькая Германия» — городок, населенный немцами.

В следующем десятилетии снова была предпринята попытка создать в Америке немецкое государство, но она имела другой хаpaктер. Местом действия был на этот раз Техас, в то время еще самостоятельный, а организатором — «Майнцский дворянский союз». Техас был еще тогда «ничьей землей» в том смысле, что его судьба, как в отношении государственной принадлежности, так и в отношении рабства, только решалась. Немецкие князья, стоявшие во главе «Майнцского дворянского союза», имели тайную цель — заселив Техас немцами, основать там феодальное монархическое немецкое государство, прибежище для разоряющихся германских князей и дворян. Их поддерживала и финансировала Англия, которая не желала отдавать Техас Соединенным Штатам и с королевским домом которой князья из «Дворянского союза» имели родственные связи. Хозяйственная деятельность «Дворянского союза», начавшаяся с покупки рабов, сопровождалась просчетами и жульническими махинациями и привела к гибели множества переселенцев. Его насквозь реакционный проект сразу возбудил вражду либеральной немецкой прессы как в Германии, так и в Америке.

Наиболее серьезные последствия имела попытка онемечить штат Висконсин. Колонизационное общество «Германия», основанное в 1835 г., пыталось сделать это через конгресс и испрашивало льгот, но встретило принципиальный отказ. Не привело к созданию немецкой государственности и массовое поселение немцев в Висконсине, происходившее не без связи с этими планами.

Все упомянутые попытки совершались до решающего этапа немецкой иммиграции, наступившего после революции 1848 г. Но проекты такого рода возникали и позже и выдвигались деятелями этой революции. Еще в 1848 г. созданный утопическим социалистом Вейтлингом в Нью-Йорке немецкий «Рабочий союз» постановил основать «Новую Германию на общинных началах в Висконсине». Такую же идею выдвигал в 1855 г. мелкобуржуазный демократ Гейнцен. Эти утопические замыслы создания в Америке немецкой демократической республики были также обречены на неудачу. Все они, как и прежние проекты, явно или тайно предусматривали возможность отделения «новых Германий» от США, считавшихся, до известной степени и являвшихся, непрочным объединением государств (штатов). И действительно, не так уж редко раздавались угрозы и выдвигались проекты выхода из федерации то западных штатов, от Новой Англии, то Юга, то города Нью-Йорка. Последняя такая попытка была сделана южными штатами и вылилась в гражданскую войну, которая, консолидировав американское государство, поставила крест на всех этих попытках и заодно на проектах «новой Германии».

В 50-х годах идеи государственного обособления немцев в Америке вызывали борьбу в лагере немецких иммигрантов. Поддерживала эти идеи преимущественно иммигрантская верхушка и особенно церковники, старавшиеся удержать свою паству за собой посредством национальной изоляции. Большинство эмигрантов 1848 г. высказывалось против «новогерманских» замыслов. Особенно разко выступал в этом смысле Шурц. Угасанию идеи «новой Германии» способствовало обострение конфликта вокруг рабовладения, этого общеамериканского конфликта, в котором немецкое население было кровно заинтересовано и принимало живейшее участие. Особенно это сказалось в западных штатах, которые и намечались как база немецкой республики. Американский публицист соглашался в середине 50-х годов с тем, чтобы немцы культивировали свои национальные традиции, «во, — заявлял он, — мысль об установлении германской республики в пределах нашей страны более не воскреснет».

Почему потерпели неудачу все проекты «новой Германии»?

Как и в случае с попытками ирландцев образовать свое государство в Америке, здесь сыграла роль политика американского правительства, не поощрявшего подобные начинания и не предоставившего для них земли. Непреодолимы оказались трудности массового организованного переселения на землю, не хватало средств и знания обстановки. Чрезвычайно быстрое стихийное заселение западных территорий представителями различных национальностей, в авангарде которых шли коренные американцы, исключало образование больших национальных районов. И, наконец, американская нация уже сформировалась, крепость ее внутренних связей и ее государства недооценивали даже многие современники до гражданской войны.

Хотя планы государственной самостоятельности не имели широкой поддержки в немецком населении, стремление обособиться, отгородиться от «инородцев», сохранить национальную самобытность было несомненно ему свойственно. Смешанные бpaки, по утверждению английского исследователя Хоогуда, были у немцев Среднего Запада редки. В 1850 г. в Милуоки, где тогда жило б тыс. немцев и 4 тыс. американцев, было заключено только 6 смешанных бpaков. В 1860 г. в сельском округе Милуоки, где было 6506 немцев, только 30 состояли в бpaке с людьми других национальностей. Среди живших там же 989 ирландцев в смешанных бpaках состояло 30 человек. Правда, в областях компактного немецкого населения, каким являлся район Милуоки, более естественным для немцев было вступление в бpaк с лицами своей национальности и своего языка, и приведенные цифры вряд ли могут считаться средними для всего немецкого населения США. К тому же использовавший их Хоогуд старается обосновать свой весьма спopный тезис — будто немцы сопротивлялись ассимиляции сильнее, чем другие иммигрантские группы. Однако в воспоминаниях современников сохранились следы отрицательного отношения к смешанным бpaкам в немецкой среде. Гризингер, изобразивший в самых непривлекательных красках семейную жизнь немца и ирландки, пишет: «И в самом крайнем случае, женись на американской дeвyшке, тогда, бедный немец, ты действительно пропал: в ее глазах ты всегда останешься презренным немцем». Неоднократно цитированный Бюхеле сообщал немцам, желающим переселиться в США, что в Америке женщины не любят немцев за их пристрастие к вину и воскресным развлечениям. Если немец женится на американке, то его третирует вся ее родня, а собственные дети становятся злейшими врагами иностранцев.

Детей своих немцы старались обучать на родном языке. Частные школы были большинству семей недоступны, и этим пользовались церковные организации, устраивавшие католические и лютеранские приходские немецкие школы. Но немецкое население, особенно городское, вело упopную и неустанную борьбу за немецкие государственные школы или за введение в эти школы немецкого языка. В конце 1850 г. прихожане немецкой церкви на 41-й улице Нью-Йорка подали в совет школьных инспекторов просьбу обучать их детей на немецком языке. Тогда же немцы Блумингдейла просили муниципальный совет предоставить организованной ими немецкой школе дотацию, чтобы школа могла стать бесплатной. Вероятно, в просьбе было отказано, потому что через полтора года блумингдейлские немцы ходатайствовали об учреждении у них государственной школы с немецким языком.

В петиции о введении немецкого языка в государственные школы немецкие жители одного из округов Нью-Йорка указывали, что посещаемость школ в случае удовлетворения их просьбы повысится и что немцы — налогоплательщики, т. е. на школы расходуются и их деньги. Петиции, опубликованной в «Нью-Йорк дейли трибюн», предшествует письмо в редакцию, которое мотивирует петицию. Немцы, мол, отнюдь не покушаются на английский язык, «который является и всегда будет языком Америки; но они выдвигают основательные доводы в пользу того, что немецкому языку следует уделять некоторое внимание, ссылаясь на его пpaктическую и научную ценность, с одной стороны, и на сыновние обязанности и вообще домашние соображения — с другой». Под «сыновними обязанностями и домашними соображениями» подразумевалось то обстоятельство, что немецкие дети должны в семье говорить по-немецки, так как родители не знают английского языка. В письме подчеркивалось, что либеральные американцы поддерживают петицию. Позицию своих корреспондентов-читателей разделяла редакция «Нью-Йорк дейли трибюн». Она считала, что немецких детей надо обучать не только английскому, но и немецкому языку, что в школу, где они учатся, следует брать учителей-немцев даже для преподавания английского языка, чтобы они могли объясняться с учениками на их родном языке. Газета считала англо-немецкие школы лучшим средством ассимиляции немецких детей и полагала, что без таких школ немцы вообще не стали бы учить своих детей английскому языку. Того, что требовали нью-йоркские немцы в 50-х годах, немецкое население Пенсильвании, Охайо, Западной Виргинии добилось от законодательных органов еще в 30-е и 40-е годы, но постановления эти часто не выполнялись.

Немцы не прекратили борьбу за школу и во время гражданской войны. Осенью 1862 г. в 22-м округе Нью-Йорка, где 40% населения составляли немцы, произошло собрание, которое обратилось к школьному управлению с просьбой ввести в старших классах округа вместо французского немецкий язык, «мать английского языка», как дипломатически указывалось в постановлении.

Немцы Техаса, где имелись районы, получившие название «Маленькой Германии» и «Большой Германии», жили изолированно и мало общались с окружающим населением, ограничиваясь, по наблюдениям Олмстеда, необходимыми сделками купли и продажи. Дети этих немцев говорили только по-немецки. В городе Дейвен; порте (штат Айова) поселились в середине XIX в. немецкие иммигранты. Эта группа была более или менее однородна не только по национальному и даже местному происхождению, по и по социальному положению и взглядам. То были довольно богатые семьи, державшиеся либеральных воззрений, эмигранты 1848 г. Их потомки и в середине XX в. говорили по-немецки и берегли вещи, привезенные дедами и прадедами из Европы. Там, где немцы жили компактно, общаясь почти исключительно друг с другом, они, естественно, дольше сохранили свой язык, национальную культуру, привычки. Пример этому и маленькие общины вроде Дэйвенпорта, и целый штат Висконсин. Однако дело зависело не только от способа расселения, но и от темпа и хаpaктера экономической жизни в данной местности. Упомянутый выше городок Герман в штате Миссури так и остался захолустьем, и населявшие его немцы надолго законсервировали свою самобытность и обособленность. А основанные с такими же «новогерманскими» целями более многолюдные немецкие колонии в устье Миссури, оказавшиеся на бойком месте, на пути, соединявшем два крупных города — Сент-Луис и Луисвилль, гораздо быстрее теряли европейские традиции. Своеобразный пример консервации национальных традиций дали пенсильванские немцы-фермеры.

«Только в кругу немецких братьев ты вновь обретешь родину» — гласили популярные стихи. Стремление немецких иммигрантов жить среди соотечественников, сохранять привычный быт, пользоваться в обиходе родным языком — все это искусно эксплуатировали спекулянты-соплеменники. Немецкие земельные компании во главе с известными и даже титулованными немцами рекламировали земельные и строительные участки, владельцам которых сулили общество немцев и собственные дома. При этом с покупателей брали втридорога и часто надували их.

Разумеется, тяга к обществу соотечественников усугублялась у немецких иммигрантов незнанием языка, на котором говорили другие жители США. Но в массе немцы, как свидетельствуют разные авторы, и не старались овладеть английским языком. Шлютер жаловался на то, что немецкие рабочие в Америке недостаточно изучают его. То же отмечал в последующие годы Энгельс.

Несклонность немцев к изучению английского языка частично объяснялась тем, что они, как уже говорилось выше, ставили себя в культурном отношении выше американцев. Конечно, это вызывало обиду и неприязнь со стороны последних. «Нью-Йорк дейли трибюн» протестовала против исполненной националистического высокомерия корреспонденции из Америки в штутгартской газете «Аусланд», которая бранила США за низкий уровень просвещения и грубый материализм. Культуру могли бы дать Соединенным Штатам немецкие иммигранты, заявлял корреспондент (весьма вероятно, сам немецкий иммигрант), но они угнетены, ими пренебрегают, не дают им устраивать свои школы, какие имеют, например, индейцы чироки, а все потому, что господствующее английское большинство боится умственного превосходства немцев.

Неприятие всего американского питалось, особенно в первые годы массовой иммиграции, также привязанностью к родине и готовностью продолжать борьбу за ее освобождение, т. е. теми же мотивами, которые, в гораздо большей, впрочем, степени воодушевляли ирландцев. Больше всего, как и у ирландцев, способствовала национальной обособленности травля иммигрантов, организованная «незнайками».

Какую непосредственную экономическую опасность таили в себе требования «незнаек» для немецкого населения, особенно выпукло обнаружилось в 1854 г., в год начала гражданской войны в Канзасе и большого подъема нейтивизма. Когда в конгрессе обсуждался пресловутый билль о Канзасе и Небраске, допускавший на эти территории рабовладение, к нему была внесена так называемая поправка Клейтона, лишавшая ненатурализовавшихся иммигрантов ряда гражданских прав. Это значило преградить иммигрантам дорогу к свободным землям западных территорий и тем самым резко увеличить шансы рабовладельцев на завоевание этих территорий. Антитеза иммиграции и рабства выступила здесь в одном из своих наиболее ярких аспектов. В поправке Клейтона немецкое фермерство и те немцы, которые хотели стать фермерами, а таких и в рабочем классе было немало, увидели прямую угрозу себе, и это не только обусловило их позицию по отношению к рабству, но заставило гpyдью встать против «незнайства».

Травля иммигрантов, в частности немцев, отнюдь не ограничивалась дискриминацией в разных областях жизни, она совсем не редко приводила к насилиям, вооруженным выступлениям, погромам. Хаpaктерную для 50-х годов картину антинемецких волнений дает в одном из своих сообщений «Нью-Йорк дейли трибюн». В Ньютауне близ Цинциннати (штат Охайо) оштрафовали немца за продажу спиртного, а доносчики разграбили его имущество. Собрание коренных жителей потребовало изгнать из города всех немцев. Начались столкновения, причем на помощь ньютаунским немцам пришли немцы из соседних городов. Те и другие протестовали против штрафов, которые налагались за пение на улицах по воскресеньям, за азapтные игры в этот день и т. д. Следует учесть, что корреспонденция написана во враждебном немцам духе. В эти годы нейтивистский душок проник даже в «Нью-Йорк дейли трибюн».

Очень часто объектом нападений со стороны «незнаек» были турнеры. В 1851 г. нападению подверглись немецкие рабочие-социалисты, последователи Вейтлинга, собравшиеся на пикник. Немецкие «безбожники», «радикалы», «красные» возбуждали особую ярость громил. Обычно «незнайки» получали отпор со стороны немецких военных отрядов.

1855 год ознаменовался серьезными и кровопролитными антинемецкими выступлениями. В Цинциннати в связи с выборами три дня шли уличные бои. «Незнайки» осаждали немецкие кварталы, а защитники этих кварталов, турнеры, построили баррикады. В Коламбусе (штат Охайо) все началось с нападения на немецкий мужской хор, возвращавшийся с праздника песни под защитой турнеров. 4 июля (которое заслужило на этот раз в Коламбусе прозвище «кровавое 4-е») полиция обыскивала немецкие кварталы под крики толпы: «Убивайте проклятых немцев! Вешайте проклятых гессенцев!». Немцы Коламбуса были так напуганы, что четыре года не устраивали публичных торжеств. В Луисвилле 1855 год был прозван «годом незнаек». По поводу выборов в городе произошел антинемецкий и анти- ирландский погром, повлекший за собой множество жертв. Немало иммигрантов даже покинуло Луисвилль.

Как и среди ирландцев, нападки «незнаек» сплотили все классы немецкого населения. Кажущееся национальное единство перед общей опасностью отодвигало на задний план классовые противоречия и различия, приглушало классовую борьбу. Одной из причин упадка немецкого рабочего движения, который начался в середине 50-х годов, Шлютер считает «незнайство» и связанный с ним «сухой закон». «Издание строгого трезвеннического закона для штата Нью-Йорк, — пишет он, — также способствовало сближению всех слоев немецкого населения… В апреле 1855 г. велись даже переговоры о тайной и военной организации, чтобы отбивать нападения нейтивистов». Когда в том же 1855 г. турнеры основали в Миннесоте на началах общей собственности колонию Нью-Ульм (она вскоре превратилась в поселок частных собственников), то одним из побуждений к этому было намерение устроить чисто немецкий городок в глуши, подальше от «незнаек» и воскресных запретов. Борьба с наступлением незнаек и дискриминацией затушевала также борьбу революционных эмигрантов с консервативными слоями немецкого населения.

Развившиеся на почве травли иммигрантов националистические тенденции, как и породившая их волна нейтивизма, отступили на задний план только с началом гражданской войны. Эти тенденции, искусственно навязанные немецкой группе условиями, сложившимися в американском обществе, затормозили противоположные тенденции — к ассимиляции с окружающим населением, которые естественно возникали в каждой иммигрантской национальности. Тем не менее давали себя знать и эти последние тенденции. Пришлые рабочие вливались в ряды местных рабочих, их объединяли общие интересы и обусловленная ими общая борьба. «Громадное большинство переселенцев — ирландцы и немцы — все более и более акклиматизировались, — писал Зорге, — т. е. привыкали к правилам и потребностям страны и охотно воспринимали standard of life туземных рабочих. Конференция упоминавшихся уже либеральных немецких обществ, приняв устав Общества всемирной демократической республики, признала своим официальным языком английский. «Нью-Йорк дейли трибюн» приветствовала это решение, «так как оно показывает, что граждане «немецкого происхождения не желают обособиться от своих остальных сограждан». Правда, устав пришлось опубликовать и на немецком языке, так как некоторые немцы приняли Общество за нейтивистское. На собрании Объединения либеральных обществ делегат Кауфман заявил, что «научиться языку Соединенных Штатов — первейший долг». В это объединение, где тон задавали немецкие рабочие и радикальные общества, входили также союз американских рабочих, американское общество противников распространения рабства и др. Энгельс учитывал тенденцию к ассимиляции среди немецко-американских рабочих и социалистов, когда писал Вейдемейеру перед отьездом последнего в Америку о людях, на которых он сможет там рассчитывать в партийной работе: «…немцы, которых можно использовать и которые чего-либо стоят, легко американизируются и теряют всякое желание вернуться на родину». Сам Вейдемейер в дальнейшем читал лекции и на немецком и на английском языках.

Ассимиляция рабочих и городского населения

Рабочие и вообще городское население ассимилировались относительно быстрее сельских жителей. Внешние признаки этого подметил Лакиер. На улицах Чикаго немецкого переселенца, писал он, «сейчас отличишь от немца же, который успел освоиться с Америкою, идет, не оглядываясь, и спешит не хуже иного американца». Но и немецкие фермеры проявляли те же тенденции. Фауст отмечает легкость ассимиляции техасских немцев. Лакиер описал дом «латинского фермера» недалеко от Мэдисона, построенный и обставленный по американскому образцу, но с фортепьяно. Хозяин дома, по мнению Лакиера, был более всего на месте в концертном зале, но его сыновья «вовсе не тянулись назад в Германию, обжились здесь, как истые фермеры». Один из сыновей думал податься в Миннесоту, дальше на Запад, как поступали фермеры-американцы. На Дальнем же Западе, где тоже было немало немцев, национальные особенности утрачивались еще быстрее.

У немецкой буржуазии были свои проблемы ассимиляции. Видный буржуазный немецкий деятель Фридрих Капп был сторонником американизации и советовал образованным немцам пользоваться английским языком и общаться с образованными американцами, а не с немецкими рабочими и крестьянами, т. е. классовую солидарность предпочесть национальной. Эти склонности разделялись, по крайней мере, частью немецкой буржуазии. К ней и к слоям, шедшим в ее идеологическом фарватере, относится, по-видимому, замечание Лакиера: «Немец, как бы стыдясь оставаться в Америке немцем, желает, но тщетно, скрыть свое неамериканское происхождение». Бюхеле в обычном для него брюзгливом тоне жалуется на то, что немцы перенимают второстепенные американские привычки и говорят на плохом английском языке, а не на хорошем немецком, а многие «уважаемые немцы в Нью-Йорке, Филадельфии и Цинциннати» обучают своих детей по-английски. Впрочем, обучение детей английскому языку, более доступное для «уважаемых немцев» из буржуазии, пpaктиковалось и другими слоями немецкого населения. В немецких школах Техаса обучение велось на двух языках.

В конце 1854 г. газета «Нью-Йоркер хандельсцайтунг», имевшая, судя тю названию («торговая газета»), буржуазный круг читателей, стала издаваться на английском языке — при том же редакторе — с немецкой фамилией Мейер. Было ли это тем подражанием, о котором писали Лакиер и Бюхеле? Отражало ли действительную нужду читателей в английском языке? Было ли попыткой расширить круг подписчиков, мимикрией перед наступлением «незнаек» или просто коммерческой операцией? Во всяком случае, этот факт свидетельствует о значительной тенденции к ассимиляции. Впрочем, ей способствовали и газеты, выходившие на немецком языке, помещая переводы из англоязычных газет и тем самым знакомя своих читателей с общеамериканской прессой и вопросами, интересовавшими всю страну.

Бюхеле, осуждая идею «новой Германии» как глупую иллюзию, предпочитал, чтобы в будущем произошло «смешение обеих рас», т. е. немецкой и американской, о чем сообщал будущим эмигрантам из Германии.

Такие настроения были, вероятно, более хаpaктерны для начала 50-х годов, чем для их середины, когда во время разгула «незнайства» новая родина обернулась для немцев, как и для ирландцев, злой мачехой. Однако юридическую защиту от притязаний старой родины она могла им предоставить. «Нью-Йорк дейли трибюн» в передовой статье под заглавием «Должны ли американские граждане получать защиту» требовала, чтобы американское правительство защищало натурализовавшихся в США немцев, которые в случае поездки на родину должны были, по местным законам, отбывать там военную службу. Если учесть, что к числу веских мотивов эмиграции из германских государств принадлежало желание избежать армейской службы, то станет понятно, что такое требование не могло не встретить отклика даже среди тех немцев, которые не имели средств на поездку в Германию, и не могло не привязывать их к Америке. Следует отвергнуть попытку Фауста приписывать ассимиляцию немцев в Америке их так называемому расовому родству с «ведущими», «англо-саксонскими» элементами американской нации. Теория превосходства пресловутой германской расы, получившая в начале XX в., когда писалась книга Фауста, распространение по обе стороны Атлантического океана, никогда не выдерживала научной критики, а в последующие десятилетия приобрела зловещее пpaктическое значение. Более серьезного внимания заслуживают два других благоприятных для ассимиляции немцев условия, указанные Фаустом. Это — более или менее равномерное расселение немцев по территории США и оседание их на Западе. Утверждение Хоогула, будто немцы сопротивлялись ассимиляции сильнее, чем другие иммигрантские группы, не подкрепляется фактами.

Ассимиляция представляет собой процесс двусторонний, и если преобладало в нем приспособление немцев к языку и культуре, сложившимся в Америке без их участия, то и другая сторона — влияние немцев на окружающее население — тоже ощущалась в США середины XIX в. Самым наглядным образом обе стороны ассимиляции сказывались в языке. О восприятии немцами английского языка говорилось выше; в районах же компактного поселения немцев окружающее население воспринимало немецкий язык. Так бывало в Техасе с афроамериканцами. Рабы, трудившиеся на принадлежавшей американцу крупной плантации близ Ной-Браунфельса, очень быстро выучились говорить по-немецки. В одном из округов Висконсина по-немецки говорили многие ирландские фермеры, которые поселились среди немцев. Американцы — белые и черные, — жившие вблизи немецких фермерских поселков в районе Сент-Луиса, также умели говорить по-немецки.

Принадлежавший к известной ирландской семье Охайо, Роберт Маккук, который возглавлял во время гражданской войны турнеровский полк, умел говорить по-немецки и по-немецки отдавал приказы солдатам.

Роль немецкого языка в жизни американского общества

Роль немецкого языка была особенно велика на Западе, где немцы оказывали значительное влияние на все области жизни. Американские политические деятели, например Линкольн, изучали немецкий язык. Но потребность в знании этого языка ощущалась и на Востоке. «Нью-Йорк дейли трибюн» опубликовала в 1850 г. рецензию на самоучитель немецкого языка, в которой говорилось: «Особенно в нашем городе, где столь большая часть населения состоит из жителей, для которых немецкий язык — родной, умение говорить и писать на этом языке без труда становится делом, важность которого для различных классов наших граждан возрастает с каждым днем». В том же году нью-йоркская «Академия просвещения» организовала бесплатное обучение учителей-мужчин немецкому языку, «знание которого приобрело такое значение для ученых и литераторов». Внедрение немецкого языка в культуру и быт американцев оказало влияние на английский язык Америки, куда вошли некоторые немецкие лексические элементы.

Достоянием американского народа стали и культурные достижения немецких иммигрантов, являвшиеся главным образом заслугой «людей 48 года». В 1856 г. крупная нью-йоркская лекционная организация установила контакт с «Немецко-американским лекционным обществом» и включила в свою программу лекции видных немецких деятелей, причем не только на немецкие темы. Если в зале этой организации буржуазный немецкий деятель Капп говорил о роли немцев в американской войне за независимость, то там же марксист А. Якоби читал лекции о медицине, а марксист И. Вейдемейер — об экономике Юга. Велико было влияние передовой немецкой школы, которая резко выделялась на фоне узкоутилитарной и довольно отсталой американской системы просвещения. В Милуоки, где действовала упоминавшаяся уже «Немецко-английская академия», участница революции 1848 г. Матильда Аннеке организовала прогрессивную женскую школу. В Нью- Йорке работала в 50-х годах передовая немецкая школа. Получила известность возникшая в тот же период крупная балтиморская немецкая школа, где учились дети разных национальностей. Открывавшиеся при прогрессивных немецких организациях, например, турнеровских обществах и рабочих союзах, школы также культивировали передовые педагогические начала, физическое воспитание, имели широкий просветительный кругозор. Как правило, они не ограничивались национальными рамками ни по составу учащихся, ни по языку. Больше всего сказывались эти педагогические влияния на Западе.

На Западе же сильнее всего проявилось немецкое влияние в быту. Во вновь заселявшихся западных районах «незнайство» не принимало таких размеров, как на Востоке, и благодаря борьбе иммигрантского, главным образом немецкого, населения не получили широкого распространения трезвеннические законы и воскресные запреты. Напротив, янки Запада переняли у немцев обычай весело праздновать воскресенье, делать его не днем молитв и религиозных размышлений, а днем развлечения и отдыха. Разумеется, это объяснялось не только влиянием немцев, но и тем, что на Западе с его новым и пестрым населением не укоренились пуританские традиции.

Из воскресных пикников немецких рабочих возник также обычай праздновать День труда, отмечаемый в США и поныне. Требование ввести такой праздник, выдвигавшееся немецкими рабочими союзами с 50-х годов, было в 70-х годах поддержано англоязычными рабочими организациями и связано с борьбой за 8-часовой рабочий день, а в 80-х годах День труда стал единым рабочим праздником.

Автор: Богина Ш. А.