Ассимиляция американских немцев, образ жизни, язык и занятость

Самым наглядным показателем ассимиляции, особенно культурной, являются языковые процессы, и американские немцы, конечно, не составляли здесь исключения. Потомки немецких иммигрантов колониального периода, например пенсильванские немцы, сумели и в конце XIX в. сохранить — как средство повседневного общения, фольклора и даже отчасти профессиональной литературы — вывезенный ими из Германии верхненемецкий диалект, подвергшийся, впрочем, вторжению английской лексики. Это было обусловлено их относительной экономической и бытовой изоляцией в замкнутых сельских районах. Только в XX в. наречие пенсильванских немцев стало обнаруживать признаки постепенного исчезновения.

Содержание

• 1. Немецкий язык в США
• 2. Литературный язык американских немцев
• 3. Переход немцев на английский язык
• 4. Ассимиляция немцев
• 5. Уровень жизни американских немцев
• 6. Особенности быта и культуры американских немцев
• 7. Музыка в среде американских немцев
• 8. Семейный быт немцев в США
• 9. Религиозные организации у немцев США
• 10. Борьба с идеями социализма в США

Немецкий язык в США

И в немецкой сельской колонии XIX в. — Бельвиле (штат Иллинойс) немецкий язык настолько господствовал, что еще в 1905 г. жившие там чернокожие и белые американцы ненемецкого происхождения отчасти говорили по-немецки. Даже в большом городе Милуоки В. Либкнехт видел в 1886 г. на витринах надписи: «Здесь говорят по-английски». Значит, и в торговой пpaктике этого крупного немецкого культурного центра преобладал немецкий язык, хотя, разумеется, в Милуоки жили не одни немцы. В Новом Ульме, немецком городке, о котором шла речь выше, одна пятая члeнов турнеровского общества, основавшего городок, говорила в конце XIX в. только по-немецки.

В приводившихся выше случаях немецкий язык стойко сохранялся и даже получал преобладание в условиях относительной территориальной изоляции и численной концентрации своих носителей. Но преобладание немецкого социалистического элемента в рабочем движении, по крайней мере в первую половину рассматриваемого периода, усиливало позиции немецкого языка в этой области. На этом языке полностью или частично велось делопроизводство многих рабочих организаций, на нем же зачастую велись заседания и произносились речи на митингах. В 1870 г. Зигфрид Мейер упоминал в письме к Марксу о французе Дрюри, «который теперь выучился по-немецки и стал секретарем-корреспондентом Немецкого рабочего союза».

Каким же был тот немецкий язык, на котором говорили и писали немецкие иммигранты? Можно ли поставить знак равенства между ним и немецким языком Германии тех же лет?

Литературный язык американских немцев

По поводу литературного языка американских немцев Энгельс писал Фридриху Зорге: «„Arbeiter-Zeitung“ действительно имеет такой слог, топopнее которого и быть не может. Впрочем, это по-американски: вся немецко-американская литература пишется так». В 1887 г., через четырнадцать лет, Энгельс по другому поводу сделал в письме к нему же такое замечание: «Вообще говоря, старый школьный немецкий язык времен нашей молодости преподают и пишут на нем только в Америке». Из Европы можно было точнее почувствовать и оценить те изменения, какие претерпел немецкий язык в Америке. Судя по второму замечанию Энгельса, литературный язык американских немцев образовался на основе языка Германии 40-х годов. Видимо, и в языковой области иммиграция середины XIX в. оказала решающее, конституирующее влияние на немецкую национальную общность в Америке, тем более что в то время немцы были там единственной массовой неанглоязычной иммигрантской группой. В развитии американо-немецкого языка проявилась та же закономерность, что в языке пенсильванских немцев. В обоих случаях иммигранты привозили с собой язык родины, каким он был, когда они ее покидали. Оставаясь живым языком общения, он не мог законсервироваться, развиваться же в таком направлении, как немецкий язык Европы, он, попав в иные условия, также не был в состоянии. Находясь в окружении английского преимущественно языка, американо-немецкий язык стал развиваться главным образом под его влиянием. В том же направлении развивались и другие иммигрантские языки. Прежде всего в них вторгалась американская лексика. Английские слова вытесняли немецкие и замещали их в немецких по синтаксической и грамматической структуре предложениях. Это особенно сказывалось по отношению к общественно-политическому словарю. В протокольной книге Всеобщего немецкого рабочего союза в Нью-Йорке за 1869 г., которая велась на немецком языке, мы читаем фразу: «Фогт выдвигает поправку», где «поправка» дана английским словом «Amendment», начинающимся, кстати, — по правилам немецкого правописания — с большой буквы. Такая запись повторяется; видимо, вошла в обыкновение. Фридрих Зорге в корреспонденции о президентских выборах 1896 г., посланной им в штутгартскую «Neue Zeit», упоминает слово «программа» и поясняет его: «платформа» на американском немецком языке». В. Либкнехт обнаружил в этом языке глагол «miethen» — «сойтись на собрание» (от англ, «to meet»); выражение «zu einer Gesellschaft be- langen» («принадлежать к обществу»), где немецкий глагол вытеснен германизированной формой английского глагола «to belong». Даже представитель германской социал-демократии Луи Фирек, ездивший по Соединенным Штатам в 1881 г., видимо, тоже проникся этим духом и в письме к Энгельсу приводил, правда в кавычках, подобные выражения, например «zucatchen» (от англ, «to catch» — «поймать»). «В Вашингтоне дело было, как говорят здесь, плохо ,,gemanagscht“», — писал он. Последний глагол происходит от английского «to manage», которому придана причастная форма немецких глаголов — и префикс и суффикс.

Английские слова властно вторгались и в бытовую сферу. Глагол «muhfen» (от англ, «to move») означал «передвигать». О коробейнике говорили «Ег bettelt» (от англ, «peddle»), что по-немецки вообще-то значит «он нищенствует». «Немец упopно путает „би и ,,п“», — комментирует этот переход В. Либкнехт. Впрочем, такой же переход — с «в» на «ф» — произошел и в предыдущем примере. Видимо, лексические нововведения подчинялись не только грамматической, но и фонетической системе немецкого языка. Такие семантические превращения показывают, что термин «amerikanisches Deutsch» (американский немецкий язык), употрeблявшийся и Зорге, прожившим в Америке полвека, и Либкнехтом, пробывшим там несколько месяцев, оправдан не менее, если не более, чем термин «американский язык», применяемый иногда к английскому языку Америки. Но такое сравнение действительно лишь для периода массовой иммиграции. В отличие от американской разновидности английского языка американская разновидность немецкого языка будущности не имела. Она была в сущности лишь переходной формой, подобно тому как переходный хаpaктер имела вся немецкая группа в США. Только язык оказался менее стойким, чем существование самой группы.

Американо-немецкое наречие, о котором шла речь выше, служило языком первого по преимуществу иммигрантского поколения. В. Либкнехт заявлял, что иммигранты «большей частью говорят на ломаном языке — ужасающей смеси дурного немецкого с еще худшим английским». Описывая немецкие кварталы, «маленькую Германию», к которой относится и предыдущая хаpaктеристика, он вспоминал, что там часты немецкие лица и фамилии, «однако много немецкой речи не услышишь и уж, конечно, никаких ,,Ja“ или ,,Nein“». Очевидно, простейшие формы утверждения и отрицания выражались уже английскими словами.

Распространению английского языка способствовало то обстоятельство, что когда носители разных немецких диалектов селились рядом, то языком разговорного общения им служил английский. Тем более — когда немцы оказывались в иноязычной среде. Так, немецкие текстильщики Лоуренса говорили по-английски.

Для организованного обучения немцев английскому языку существовали школы взрослых. Такие школы устраивали, по свидетельству Ф. Зорге, и немецкие социалисты в США.

Вероятно, большинству иммигрантов первого поколения не удавалось овладеть английским языком полностью. Это относится и к интеллигенции. Гейнцен, например, проживший в США несколько десятилетий, так полностью и не усвоил этот язык. Однако Карл Шурц, крупный политический деятель, был известен тем, что как в публичных выступлениях, так и в печати одинаково свободно пользовался и немецким, и английским языками. Теодор Куно, не говоривший по-английски до приезда в США, впоследствии писал (или диктовал?) свои воспоминания по-английски. К немецкому письму, которое Куно отправил Энгельсу после девятилетнего пребывания в Америке, он сделал приписку по-английски. Видимо, выражать свои мысли на этом языке стало для него уже привычным. Спустя двадцать лет Куно знал английский язык настолько, что мог редактировать журнал пивоваров, выходивший, судя по названию, на английском языке. Хаpaктерен в этой связи сам факт издания на английском языке журнала в такой отрасли, где явно преобладали немцы.

Переход немцев на английский язык

Случаи полного перехода на английский язык, как у Куно, вряд ли были единичными, но массовыми они в первом поколении не смогли стать. Иное дело второе поколение. Немецкие дети в Америке были, как правило, двуязычны. Пример этому для фабричного городка Клинтона приводил, в частности, В. Либкнехт. Он же, противопоставляя в языковом отношении детей из немецких кварталов их родителям, восклицает: «А дети!… Ганс и Грета говорят только по-английски. Они учатся немецкому языку лишь в школе, а выученный в школе немецкий для них чужой язык, и изъясняются они на нем неохотно. В том, что это так, меня заверяют со всех сторон…» Быть может, в этой хаpaктеристике есть элемент риторического преувеличения, но она подразумевает и двуязычие: Либкнехт имеет в виду, что родители говорят на ломаном языке или на смеси языков, а правильному немецкому языку дети учатся только в школе.

Этот факт тревожил В. Либкнехта, как и многих его современников в Америке. В 1895 г. Зорге сообщал в «Neue Zeit», что немецкие социалисты в США устраивают во многих местах субботние и воскресные школы для своих детей, чтобы восполнить недостатки образования, получаемого теми в государственных школах, и особенно — научить их немецкому языку. Требование ввести немецкий язык в государственные школы выдвигалось немецкой группой очень настойчиво. Повторил его и В. Либкнехт. Упopная борьба по этому поводу велась несколько десятилетий и в конце века привела к ряду поражений для немецкого языка в школах средних штатов, где наиболее кучно располагалось немецкое население.

Это, разумеется, еще более усиливало господство английского языка над потомками иммигрантов. Представитель второго поколения американских немцев Адольф Зорге писал Энгельсу, с которым отец его переписывался на немецком языке, уже по-английски. Второму поколению английский язык был доступнее немецкого. Символическим признанием этого факта было первое богослужение на английском языке в лютеранской церкви — этом оплоте немецкого языка, — которое состоялось в 90-х годах в Сен-Луи, крупном немецком центре. Надо полагать, что среди прихожан уже преобладали в те годы потомки иммигрантов.

Ассимиляция немцев

Как и в других национальных группах, среди американских немцев шла борьба двух тенденций в вопросе об ассимиляции: стремление сохранить немецкие черты и изолировать немцев от остального населения и стремление к слиянию, к интеграции с американским обществом. Борьба этих тенденций сложным образом переплеталась с социальными противоречиями в немецкой группе, с расхождением взглядов и убеждений разных иммигрантских поколений и формаций и т. д. Развитие шло неравномерно, но преобладающей силой был ассимиляционный процесс. Его затормозил и осложнил приток больших масс новых немецких иммигрантов, происходивший до 90-х годов. Этот приток обновлял и закреплял и языковые, и идеологические, и иные этнические особенности немецкой группы, но он же нес с собой черты, которые из-за разницы в общественных условиях стали уже чуждыми прежним формациям американских немцев. Между новичками, прибывшими в Америку в последней четверти XIX в., и их предшественниками происходили трения. В связи со стремительной урбанизацией, происходившей в США, в культурной эволюции немецкого населения стало больше сказываться то преимущество, которое дает обособленному этническому развитию скопление масс людей одной национальной принадлежности в больших городах. Здесь — и издание газет, и создание театров, и развитие школ, и возможности общения внутри своей группы и мн. др. Разумеется, в городах происходила не консервирование особенностей осколка немецкого народа, как представлялось поверхностному взгляду, а развитие видоизмененной, внутренне противоречивой, переходной этнической общности, которая в качестве таковой включалась в структуру американской нации. Первому представлению в большей мере, хотя далеко не полностью, отвечало культурное развитие немецких сельских поселений, где темп ассимиляции был ниже и где хаpaктер ее отличался своеобразием. Интересно, впрочем, что немцы — российские выходцы, жившие по большей части отдельными земледельческими поселениями, ассимилировались в Америке все же быстрее, чем в России. По всей видимости, американские условия больше этому способствовали, и, вероятно, в том же направлении действовал накопленный опыт приспособления к российским условиям. Впрочем, судьба указанной группы, подвергшейся на протяжении двух столетий последовательному воздействию двух мощных культур (известно, например, что в Америке русские немцы отличались, в частности, русскими постройками, одеждой, едой), очень интересна в методологическом отношении и заслуживает специального изучения.

Хаpaктер и степень ассимиляции во многом определяются установками принимающей — ассимилирующей — среды. В этом смысле положение немецкого меньшинства в конце XIX в. улучшилось. С одной стороны, социальная мобильность повысила имущественное и общественное положение немцев. С другой, — иммигранты новых национальностей, хлынувшие в Америку в последние десятилетия века и сменявшие немцев — и в еще большей степени ирландцев — на нижних ступенях общественной иерархии, стали соответственно этому выполнять вместо них функции козлов отпущения в общественном мнении и массовой психологии буржуазной Америки. Изменилась и социальная атмосфера. Если накануне гражданской войны ведущими чертами немецкого стереотипа являлись «безбожник» и «радикал», то теперь революционная эпоха миновала, да и немецкая группа не выделялась в такой степени своей передовой общественной деятельностью. Прогрессивная интеллигенция не играла в ней прежней роли ни в количественном, ни в качественном отношениях. Образованность в конце XIX в. уже в немецкий стереотип не входила. Типичный немец представлялся стандартному воображению добродушным, веселым, невежественным толстяком, без конца поглощающим пиво. Эта последняя черта была общей в немецких стереотипах 50-х и 80-х годов. К немцам относились теперь со снисходительным одобрением, хвалили за бережливость, аккуратность, хозяйственность, умеренность, за склонность к земледелию и поселению на Западе и т. д. и т. п. Рестрикционисты — сторонники ограничения иммиграции, выступившие на сцену в 90-х годах, — противопоставляли их нежелательным переселенцам из Восточной и Южной Европы. Этому способствовало также то, что теория англосаксонского расового превосходства, взятая рестрикционистами на вооружение, уделяла немцам в своей иерархии второе место после англичан. Впрочем, немецкая иммиграция в 90-х годах уже заметно убывала и не представляла благодарного предмета для рестрикционистских нападок. В среде американской интеллигенции — но вряд ли много шире — на мнение о немцах могли сказаться роль и авторитет германской науки, стоявшие в США того времени очень высоко.

Уровень жизни американских немцев

Жизненный уровень масс американских немцев был в среднем выше, чем жизненный уровень трудового народа Германии. Это обстоятельство бросилось в глаза В. Либкнехту во время его путешествия по США в 1886 г., и он неоднократно возвращался к нему в своих путевых заметках. «Немцы находятся здесь с среднем на более высокой жизненной и культурной ступени, чем в Германии… Однако они также легко забывают, что они немцы», — писал он.

Вообще в американских рабочих семьях, по наблюдению Либкнехта, питались гораздо лучше, чем в Европе, в частности ели даже слишком много мяса. Американские дети имели лучший вид, чем европейские. Это относилось и к немецко-американским рабочим семьям, и их дети под влиянием перемен в жизненных условиях становились живее и все более походили на американских детей. «Ребенок, который ест мясо, будет, конечно, бойчее ребенка, который напихивает желудок картошкой», — замечал Либкнехт. По его мнению, немецкие женщины, а также мужчины становятся в Америке под влиянием роста благосостояния, в частности под действием той же мясной еды, красивее и крепче. Особенно это наблюдается на Западе.

Такие рассуждения могут показаться несколько наивными. Однако двадцать лет спустя крупнейший американский антрополог и этнограф Франц Боас (выходец из Вестфалии) произвел обследование иммигрантских детей и пришел к выводу, изложенному, разумеется, со всей научной скрупулезностью и оговорками, что изменение условий жизни вызвало у них изменение некоторых антропологических признаков. Суть наблюдения здесь та же, что в путевых заметках В. Либкнехта. Последнему рассказывал фабрикант-немец, что, прожив год в Америке, немецкие рабочие «становятся неузнаваемы: они решительнее, не так громогласны, походка их становится прямее, а осанка приобретает гордость». Даже если сделать скидку на восторженность этого информатора, да и самого Либкнехта, можно заметить, что повышенная по сравнению с другими иммигрантскими национальностями приспособляемость к окружающей среде и настойчивое стремление к жизненному успеху (то и другое взаимосвязано), наблюдавшиеся и за несколько десятилетий до того, видимо, (вошли в традицию немецко-американской национальной группы и способствовали ассимиляции немцев в буржуазной Америке.

Пример ее для другой социальной среды мы находим в упоминавшемся выше немецком городке Новый Ульм. Основавшая его группа турнеров, которая переживала свой культурный расцвет в 90-х годах, постепенно превратилась в господствующую элиту городка как в имущественном, так и в общественном и культурном отношениях. Притом эта группа, наиболее однородная по своему национальному происхождению, ассимилировалась быстрее остального населения. Став американцами, новоульмские турнеры утеряли свои этнические особенности, а заодно и социалистические черты турнеровского движения и превратились в буржуазную верхушку городка.

Особенности быта и культуры американских немцев

Можно отметить некоторые хаpaктерные особенности быта и культуры американских немцев, иные из которых служили и ассимиляционными «мостиками», протянувшимися от немецкой группы ко всей американской общности. Внимание к физической культуре, гимнастические занятия были впервые принесены в США обществами турнеров в середине XIX в. Из турнеровских союзов гимнастика распространилась по немецким школам, которые уделяли ей большое внимание. В 1865 г. в Цинциннати — тоже на празднике турнеров — состоялся первый в Америке съезд учителей по здравоохранению и физическому воспитанию.

Первым городом, который ввел в свои школы физическую культуру (это произошло в 1877 г.), был Милуоки, прозванный «немецкими Афинами». В конце XIX в. физкультура стала популярной и охватила гораздо более широкую область. В частности, гимнастические залы открыли массовые протестантские юношеские организации — Христианские ассоциации молодежи, мужская и женская.

Музыка в среде американских немцев

Второй такой хаpaктерной областью культуры была музыка, точнее, — ее исполнение и преподавание. Крупных композиторов в Америке в ту пору не было, не появились они и в самой музыкальной, немецкой группе. Но среди дирижеров и музыкантов немцы, как и в предшествующий период, продолжали занимать весьма почетное место. Очень значительную роль играли они в преподавании музыки. Выше уже говорилось о множестве учителей музыки среди немцев.

Музыкальное образование было в их среде широко распространено. Разумеется, немецкие учителя и учительницы обучали музыке далеко не только немецких детей. И если в США действительно было необычайно много людей, игравших на фортепиано, как обнаружил в 90-х годах французский путешественник, то это в значительной части заслуга немецкого элемента. Особенно культивировалось в немецкой среде хоровое пение, певческих обществ существовало множество. Как заметил и В. Либкнехт, в Америке немецкое пение было весьма популярно.

Слушание музыки — хаpaктерное времяпрепровождение в немецкой среде — иногда прямо сочеталось с другой бытовой чертой, давшей основание самой устойчивой части немецкого стереотипа. И. Дицген по приезде в Америку писал к Ф. Зорге о знакомстве с его сыном: «Мы провели несколько приятных часов по соседству за пивом и концертом». Описывая в другом письме к тому же адресату свою встречу в Чикаго с двумя другими немецкими иммигрантами, Дицген добавил: «Поэтому мне пришлось выпить много пива и вина». В защиту этой весьма распространенной бытовой привычки американские немцы и некоторые другие иммигрантские группы десятилетиями вели войну против трезвеннических запретов. Борьба эта с особой яростью шла в середине века, но продолжалась и в его конце. В фабричном Лоуренсе, например, в 80—90-х годах немцы решительнее всех выступали против этих запретов, а в нужный момент были поддержаны всеми многочисленными иммигрантскими группами юрода. Запрет спиртных напитков осуждался (это прочно вошло в традицию) как нарушение личных прав граждан. Хаpaктерно, что так же реагировало немецкое население Лоуренса на введение в 90-х годах обязательного оспопрививания: эта мера была воспринята как посягательство на личную свободу и, кроме того, как способ обогащения врачей и аптекарей.

Вопрос об алкогольных напитках был связан с борьбой за свободу воскресных развлечений, противных духу пуританского воскресенья. К концу века иммигрантам (и-прежде всего немцам) удалось добиться в этой борьбе немалых успехов. Веселое европейское воскресенье уже глубоко проникло в американский быт. Что же касается концентраций немецкого населения, то попав в Милуоки, например, В. Либкнехт удовлетворенно писал: «Даже воскресенье здесь — немецкое воскресенье. Театры и развлекательные заведения открыты», — и хвалил население Милуоки за столь редкую в Америке общительность.

Семейный быт немцев в США

В области семейного быта немецкая группа тоже имела хаpaктерные особенности, хотя далеко не отличалась таким своеобразием, как некоторые другие иммигрантские группы конца XIX в., например итальянцы. Развернувшееся в США после гражданской войны движение за женское равноправие не нашло большого отклика в немецкой группе. Большая часть немецкой прессы высказывалась против предоставления женщинам избирательных прав и отстаивала традиционные взгляды, по которым единственное поле женской деятельности — семья, удел женщины — дети, кухня и церковь (Kinder, Kiiche, Kirche — пресловутые 3 «К») и т. п. Газеты полиберальнее добавляли, что женщинам нельзя голосовать, потому что они религиозны и недостаточно образованны. Немногочисленные немки-суффражистки — Матильда Аннеке и другие — не снискали себе популярности. Видимо, роль женщины в немецко-американской семье не претерпела больших изменений, хотя часть женщин имела самостоятельный заработок, многие — вне дома. Выше уже говорилось о немецких дeвyшках — текстильщицах и служанках.

Против женского движения выступала, разумеется, церковь. Печатный орган крупнейшей религиозной организации американских немцев, Миссурийского лютеранского синода, убеждал верующих голосовать против женского равноправия, так как оно разрушает семью и мешает деторождению.

Что касается последнего обстоятельства, то рождаемость в немецких лютеранских семьях была выше, чем в среднем по США. Вероятно, ограничение рождаемости в этом кругу в XIX в. пpaктиковалось мало, если не считать американизированной верхушки, следовавшей примеру богатых американских семей. Однако с 1885 до 1913 г. рождаемость среди лютеран, если судить по регистрации крещений в церквах Миссурийского синода, упала с 58 до 37 на тысячу. Меньше становилось детей (после 1890 г.) даже в семьях пасторов Миосурийского синода. В 1908 г. лютеранский журнал (кстати, выходивший на английском языке), проанализировав изменения в численности учеников лютеранских приходских школ, с печалью констатировал, что тенденция к малочисленным семьям, отличавшая прежде только «янки», распространилась теперь и на немцев-лютеран. Школьники 1908 г. родились на рубеже веков или несколько раньше. Это обстоятельство, как и другие приведенные выше данные, свидетельствует о том, что планирование семьи получило уже в конце XIX в. немалое распространение среди немцев-лютеран, а рождаемость у них снижалась, как и у прочего американского населения. Ассимиляция сказалась здесь в важнейшей бытовой сфере. Правда, на немцев-католиков американские нравы в этой области не могли так подействовать, но это относится к католикам любой национальности.

Религиозные организации у немцев США

Религиозные организации играли значительную роль в жизни немецкой группы и в процессе ее ассимиляции, хотя роль эта не была так велика, как в других иммигрантских группах того времени, например среди поляков. В немецких кварталах Лоуренса, например, заселенных рабочими текстильщиками, было в конце XIX в. три церкви — лютеранская, методистская и католическая. На немецком языке выходили газеты протестантского и католического направления, хотя в этом городе жило не так уж много немцев.

Большинство американских немцев принадлежало к протестантским исповедованиям, главным образом к лютеранству. Чикагские издательства чуть ли не тоннами печатали библии на немецком языке и сбывали их преимущественно на фермах среднезападных штатов. В этом же районе находился центр самой крупной и мощной из американо-немецких лютеранских церквей уже упоминавшегося Миссурийского синода, который отличался своим консерватизмом как в религиозных, так и в светских вопросах.

Католиков было среди немцев гораздо меньше, чем протестантов, но они составляли тем не менее четко очерченную группу как среди немецко-американской общности, так и в католической церкви Америки. Их географической базой был Средний Запад, а главным социальным оплотом немецкое фермерство ряда его районов. Старейшим центром немецкого католичества был Цинциннати, из второго поколения многочисленных немцев которого вышло в конце XIX в. немало католических священников. В это время немецко-католическими центрами стали уже другие города Среднего Запада — Сен-Луи и Милуоки.

Централизованная и крепко организованная католическая церковь регулировала жизнь своих прихожан в большей мере, чем протестантские церкви. Церковный приход служил католикам-немцам, как и полякам и другим иммигрантам-католикам, этническим средоточием, что достигалось главным образом через сеть обществ взаимопомощи, благотворительных и других организаций.

К XX в. в США уже более десятилетия ежегодно собирался съезд немцев-католиков («католикентаг»). Организатором этих съездов был союз немецко-католических священников, носивший резко националистический хаpaктер. Съезды, как и вся католическая система, пытались организовать все социальное поведение немецких католиков. Они резко выступали против социализма, коммунизма, анархизма, но допускали существование профсоюзов, на которые стремились оказывать влияние.

Борьба с идеями социализма в США

Борьба с идеями социализма относилась к главным задачам католической церкви в конце XIX в., ознаменовавшегося обострением противоречий капиталистического общества, численным ростом рабочего класса и развитием рабочего движения. Эта борьба особенно обострилась в 1886 г., когда подъем массовой борьбы рабочих, и, в особенности, так называемое хеймаркетское дело, повергли в панику всю буржуазную Америку. Немецкое католичество было весьма чувствительно к социалистическому движению и всеми силами старалось отгородиться от него в силу того, что немецкие социалисты и рабочие деятели являлись и в предшествующие десятилетия, и в эти годы весьма влиятельным элементом американского рабочего движения. В Милуоки католикам даже запретили голосовать за социалистов. Католические газеты призывали помогать новым иммигрантам, чтобы те не подпадали под влияние «смутьянов», а католический Центральный союз (Zentral Verein), еще раньше предостерегавший немецких рабочих-католиков от революционной деятельности, устраивал для новичков особые биржи труда. Этот союз был крупной и представительной организацией немцев-католиков. Возникший в 1855 г. как Федерация приходских обществ взаимопомощи, он в 1900 г. насчитывал 50 тыс. члeнов. Центральный союз отличался, даже в католической среде, своим консерватизмом, который исследователь вопроса Ф. Глисон неправомерно приписывает всей немецко-американской группе. Консерватизм этот усугублялся стремлением сохранить немецкий язык и самобытные черты немецкой культуры, а тем: самым — власть немецких священников над своей паствой. По изречению того времени, «язык спасал веру». С этим связано то большое внимание, которое Центральный союз уделял немецким католическим школам, и его активное участие в борьбе вокруг приходских школ, достигшей особого накала в 90-х годах.

В подобных вопросах либеральные католики стояли за скорейшую американизацию иммигрантов. Отмеченные выше усилия немецких консервативных католиков обрести опору в рабочем классе, их интерес к социальным реформам, обозначившийся на рубеже веков и получивший полное развитие в XX столетии, вытекали и из их соперничества с либералами. Если либералы принимали все американское и хотели внедрить его в иммигрантскую жизнь, не находя в Америке социальных противоречий, то консерваторы склонялись к критике американского общества, которую можно расценить как критику справа.

Другим стимулом к социальной деятельности немецко-американских католиков послужила деятельность германского католичества, укрепившего свое влияние в эпоху «культуркампфа». Дело здесь не только в этнических корнях и идейных влияниях, но также в однотипности многих социальных проблем, которые стояли перед Германией и США в конце XIX в.

Вся общественная активность немецких католиков в Америке соответствовала, как отмечает Ф. Глисон, тому этапу ассимиляционного процесса, который был обусловлен возмужанием к началу XX в. второго поколения немецкой группы и прекращением массовой иммиграции немцев из Европы. Эта активность шла в русле преобладавшего в США тех лет буржуазного реформаторства, так называемого прогрессизма, и служила средством сохранить немецкие католические организации на англоязычной и в значительной степени американизированной базе молодого поколения американских немцев.

В 80—90-х годах положение немецкого католичества послужило предметом ожесточенной розни в среде американской католической церкви. Эта рознь связана с именем П. П. Кахенсли, германского купца и католического благотворителя, который предложил римской курии организовать деятельность католической церкви в США снизу доверху по иммигрантским национальностям, чтобы сохранением национальных черт предотвратить отпадание иммигрантов от католичества. В центре бурных споров, разгоревшихся на эту тему среди американских католиков, находились немцы, которых предложения Кахенсли касались ближе всего. Обострились раздоры между католиками-немцами и ирландским духовенством, господствовавшим в американской католической иерархии. Но кахенслиизм был в сущности арьергардным боем. Немецкие католики ассимилировались, их церковь сама становилась проводником этой ассимиляции.

К началу XX в. прекратились съезды немцев-католиков, угасла созданная ими юношеская организация, захирели немецко-католические газеты. Распался агрессивно-католический и агрессивно-немецкий союз священников. Некоторые католические епископы- немцы даже распорядились вести воскресную службу в церквах своих епархий на английском языке, что вызвало протест в католических кругах польской и других новых иммигрантских национальных групп. Даже оплот немецкого католичества — его приходские школы — переживал изменения такого же порядка, какие происходили во всей американской школьной системе. В частности, учителя-миряне (нередко являвшиеся по совместительству церковными органистами) вытеснялись из приходских школ учительницами-монашками, как и в католических школах других национальностей. Это соответствовало устанавливавшемуся в американской светской школе преобладанию женщин среди педагогического персонала.

В отношении религии немецкая группа в Америке отличалась особой чертой, не присущей другим иммигрантским группам, — в ней действовали влиятельные и организованные противники церкви — свободомыслящие. Общества их получили в США распространение с середины века и стояли в тесной идейной, а подчас и организационной связи с прогрессивным политическим движением, которым руководили тогда «люди 48-го года». Фридрих Зорге, также принадлежавший к этой плеяде, возглавлял в позднейший период, по сообщению 3. Мейера, «свободную общину» (т. е. общество свободомыслящих) в Хобокене, а также «американскую тайную ложу неверующих секуляристов» и активно занимался атеистической агитацией». Такая деятельность не являлась исключением: свободомыслие было хаpaктерно и для турнеровского движения. В турнеровском городке Новый Ульм церковное (католическое) здание появилось только через полтора десятилетия после основания городка — в 1869 г. Обычно же церковь строилась в иммигрантских поселках в первую очередь.

В семьях вольнодумцев возникали особые традиции. Любопытны, например, подчеркнуто светские, даже символически антицерковные имена, которые дал двум из своих дочерей Т. Куно. Одну звали Санбим (Sunbeam — солнечный луч), другую — Роузбад (Rosebud — розовый бутон). Кстати, одного из своих сыновей Куно назвал Джон Браун. Это была уже дань американской революционной, аболиционистской традиции.

Пропагандируя свободомыслие, немецкие радикалы шли против течения, господствовавшего в идеологии и социальной психологии американского общества, где христианская религия, преимущественно протестантского толка, занимала преобладающее положение. Связанные с нею нравственные нормы, идейные стандарты, образная система, язык проникли во все слои общества. Даже в речах на рабочих собраниях широко употрeблялись примеры из библии. Хаpaктерно, что этнические традиции можно было различить и здесь. Неоднократно упоминавшийся уже видный деятель рабочего движения немец Август Шпис обращался в своих выступлениях к духу немецкой реформации и в качестве образца указывал на Томаса Мюнцера.